Домский собор. В.П.Астафьев
Дом... Дом... Дом...
Домский собор, с петушком на шпиле. Высокий, каменный, он по-над Ригой
звучит.
Пением
органа наполнены своды собора. С неба, сверху плывет то рокот, то гром, то нежный голос влюбленных,
то зов
весталок, то рулады рожка, то
звуки клавесина, то говор перекатного ручья...
И снова грозным валом бушующих страстей
сносит все, снова рокот.
Звуки качаются, как ладанный дым. Они
густы, осязаемы. Они всюду, и все наполнено ими: душа, земля, мир.
Все замерло, остановилось.
Душевная смута, вздорность
суетной жизни, мелкие
страсти, будничные заботы -- все-все это
осталось в другом месте, в
другом свете, в другой, отдалившейся от
меня жизни, там, там где-то.
"Может, все
что было до этого, -- сон? Войны, кровь, братоубийство,
сверхчеловеки, играющие людскими судьбами
ради того, чтобы утвердить себя над миром.
Зачем так напряженно и трудно живем мы на
земле нашей? Зачем? Почему?"
Дом. Дом. Дом...
Благовест. Музыка. Мрак исчез. Взошло
солнце. Все преображается вокруг.
Нет собора
с электрическими свечками, с древней лепотой, со стеклами, игрушечно и конфетно
изображающими райскую жизнь. Есть мир и я, присмиревший от благоговения, готовый
преклонить колени перед величием прекрасного.
Зал полон людьми, старыми и молодыми,
русскими и нерусскими, партийными
и
беспартийными, злыми и
добрыми, порочными и
светлыми, усталыми и
восторженными, всякими.
И никого нет в зале!
Есть
только моя присмирелая, бесплотная душа, она сочится
непонятной болью и слезами тихого восторга.
Она
очищается, душа-то, и
чудится мне, весь мир
затаил дыхание, задумался этот
клокочущий, грозный наш мир, готовый
вместе со мною пасть на колени, покаяться, припасть иссохшим ртом к святому
роднику добра...
И вдруг, как наваждение, как удар: а ведь в это время
где-то целят в этот собор, в эту великую музыку... пушками, бомбами,
ракетами...
Не может этого быть! Не должно быть!
А
если есть. Если суждено умереть
нам, сгореть, исчезнуть, то пусть сейчас,
пусть в эту минуту,
за все наши злые дела и пороки накажет нас судьба. Раз не удается нам жить свободно, сообща, то
пусть хоть смерть наша будет свободной, и душа отойдет в иной мир облегченной и
светлой.
Живем мы все вместе. Умираем по
отдельности. Так было века. Так было до этой минуты.
Так давайте сейчас, давайте скорее, пока нет страха. Не превратите людей в животных перед
тем, как их убить. Пусть рухнут своды собора, и вместо плача
о кровавом, преступно сложенном
пути унесут люди в сердце музыку гения, а не звериный рев убийцы.
Домский собор! Домский собор! Музыка! Что ты сделала со мною? Ты еще дрожишь под сводами, еще омываешь душу,
леденишь кровь, озаряешь светом все
вокруг, стучишься в броневые груди и больные сердца, но уже выходит человек в черном и кланяется
сверху. Маленький человек, тужащийся
уверить, что это он сотворил
чудо. Волшебник и песнопевец,
ничтожество и Бог, которому
подвластно все: и жизнь, и
смерть.
Домский собор. Домский собор.
Здесь не рукоплещут. Здесь люди плачут от
ошеломившей их нежности. Плачет каждый о своем. Но вместе все плачут о том, что кончается, спадает
прекрасный сон, что
кратковечно волшебство, обманчиво
сладкое забытье и нескончаемы муки.
Домский собор. Домский собор.
Ты
в моем содрогнувшемся сердце.
Склоняю голову перед твоим певцом, благодарю за счастье,
хотя и краткое, за восторг и веру в
разум людской, за чудо, созданное и воспетое этим разумом, благодарю тебя за чудо воскрешения веры в жизнь. За все, за
все благодарю!
| 
